Уже год в неподконтрольных Украине районах Донецкой области работает гуманитарная организация «Ответственные граждане Донбасса» – единственная организация оттуда, которая выступает за целостность Украины. Активисты помогают социально незащищенным категориям – пенсионерам, людям с ограниченными возможностями, детям, матерям-одиночкам. Они говорят, что взяли ответственность за этих людей, потому что государство Украина временно не может о них позаботиться. Информер.od.ua пообщался с Евгением Шибаловым, одним из основателей «Ответственных граждан».
Как зародились «Ответственные граждане Донбасса»?
Эта инициатива появилась вначале прошлого лета. Тогда каждый делал свой выбор – кто-то уезжал, кто-то оставался, кто-то шел воевать. Просто уехать казалось нам похожим на бегство, поэтому мы решили, что обязаны что-то сделать. Мы долго не могли понять что. Занялись самым очевидным – стали помогать тем, кто выпал из поля зрения государства – мирным жителям. Начали со Святогорска, где тогда было много переселенцев из Славянска. Государство не сразу ими занялось. У первых переселенцев не было возможности ни подумать, ни понять, ни собраться. Многие приезжали чуть ли не в домашней одежде. Когда конфликт охватил большие территории, мы стали работать и там. Поскольку на волонтерских началах этим все время заниматься нельзя, для нас это стало новой профессией. По привычке мы называем себя волонтерской группой, но по сути мы – нормальная гуманитарная организация.
До конфликта на Донбассе вы работали в «Зеркале недели». Вы решили, что работа в гуманитарной организации важнее, чем журналистика?
Да, я решил, что это нужнее и важнее. Журналист обязан не быть активным участником, а мне это удавалось все хуже. Пришлось выбирать между долгом человеческим и профессиональным. Я решил это совместить, чтобы не было дилеммы.
Вас не пугали возможность попасть под обстрел, постоянно ездить через блокпосты?
В первое время было очень страшно. Потом мы подумали, что глупо волноваться по поводу того, на что не можем повлиять. Все, что здесь происходит – это лотерея. К счастью, с теми, кто создавал эту организацию, и теми, кто пришел позже, пока ничего плохого не случилось, кроме нескольких задержаний обеими сторонами. Но никто не ранен, никто не погиб.
Вы попадали под обстрелы?
Первый раз это было в Горловке, когда нас задержали для проверки на блокпосте «ДНР». В тот момент его начала обстреливать артиллерия. Тогда пришлось просидеть полдня в блиндаже. Второй раз я попал под перекрестный огонь. Тогда еще не было комендантского часа, и я надеялся ночью вернуться в Донецк. Мы тогда эвакуировали нескольких людей с ограниченными возможностями в Святогорск. Трасса оказалась перекрыта, и с ясиноватской дороги ударила артиллерия по блиндажам на въезде в Донецк, возле аэропорта. В ответ нанесли удар по Ясиноватой. А я был посреди всего этого. Днем обстрел просто слышно, а ночью еще и видно. Как я за год выяснил, разные виды артиллерии оставляют вспышки разного цвета. От ракеты системы «Град» вспышка ярко-голубого цвета, от обычной ствольной артиллерии – ярко-красного. Еще несколько раз я видел ярко-желтые, золотистые, но до сих пор не знаю, что это было. Тогда на дороге было очень страшно, но и очень красиво.
Еще несколько раз мы попадали под обстрелы, когда бывали с гуманитарными грузами возле аэропорта. Тогда крупные гуманитарные миссии только начали заходить на эту территорию. Но у них есть протокол безопасности. Он не позволяет им постоянно ездить в «красную зону», поэтому наше сотрудничество строилось на том, что мы могли себе это позволить. Они попали в дилемму: с одной стороны, гуманитарные организации должны помогать тем, кто в этом нуждается, а с другой – протокол безопасности запрещает к ним ездить постоянно. Поэтому они работали через нас.
С какими организациями вы сотрудничаете?
Первыми были чешский фонд «People In Need» и «Врачи без границ». Где-то в августе начала разворачиваться сеть гуманитарного штаба «Поможем!. Потом начали заходить различные агентства ООН. Первый и наиболее активный – ЮНИСЕФ. После – продовольственная программа ООН (World Food Programme), потом – агентство ООН по делам беженцев. Сейчас здесь присутствуют и национальные агентства, такие английский фонд Save the Children.
Каким образом происходит сотрудничество?
Поначалу мы ездили на украинскую территорию, брали груз и провозили его на неподконтрольную территорию. Но теперь многие организации поняли, что конфликт затягивается, и открыли свои миссии в Донецке. Они провозят крупную партию груза, а мелкую дистрибуцию в опасных районах делаем мы.
Сложно ли провозить груз через блокпосты ДНР?
К сожалению, вынужден сказать, что проще, чем через украинские. У «ДНР» пока нет бюрократии, единых стандартов. Решение, пропускать или не пропускать, зависит от человека на блокпосте. Там не требуют сопроводительных документов, с ними можно по-человечески поговорить, объяснить, кому это и зачем. Как правило, этого хватает. Было такое, что наши машины задерживали для проверки, но все обошлось благополучно. Бывало, задерживали и без груза.
С украинской же стороны главная проблема – не безопасность, а бюрократия. Для провоза гуманитарного груза требуется специальное разрешение Министерства социальной политики, которое получить не просто. На каждый груз должно быть отдельное разрешение. Именно поэтому даже крупные организации стараются за раз завезти побольше машин, чтобы обеспечить себе, например, месячный запас. Чем больше груз, тем сложнее доказать, что он не коммерческий. Даже крупные фонды обвиняли в том, что они делают поставки на продажу. Плюс – большая проблема с провозом медикаментов. Теоретически их завозить нельзя совсем. Когда на блокпостах их у нас находят, то спрашивают: чем вы докажете, что это не террористам, а мирным людям? Особенно забавно, когда это спрашивают о памперсах или успокоительных, лекарствах от сердца. Хочется ответить: понятно, что вы их не любите, но не надо думать о них так плохо – с сердцем и нервами у них точно все в порядке.
Помогаете одним и тем же людям или ездите к разным?
Мы стараемся следить за нашими подопечными. Пока им нужна помощь – мы помогаем. За год многое изменилось. Частично начались выплаты пенсий, кто-то нашел работу, кто-то уехал. Мы мониторим ситуацию, обзваниваем людей, которые есть в базе.
Вы ездите по всей оккупированной территории?
По всей Донецкой области и частично Луганской – куда имеем доступ. Пока это Алчевск и Стаханов. В Луганской области работать сложнее, потому что в Донецкой появляются признаки централизации власти, и есть механизмы передачи информации. Если международные миссии сообщили властям самопровозглашенной республики, что среди их локальных партнеров есть организация «Ответственные граждане», то, скорей всего, на блокпостах об этом будут знать. В Луганской области централизованной системы управления так и не появилось – в каждом уезде свой атаман. Кто-то согласен пускать гуманитарные команды, кто-то – нет.
Вы – единственная проукраинская организация на неподконтрольной территории. Возникали ли проблемы на этой почве?
Политических разногласий не было, потому что мы не воюем. Мы мирные люди, а к мирным людям на войне всегда меньше внимания. Единственное, для чего нас время от времени задерживают – это выяснить, не являемся ли мы украинскими шпионами. Поскольку никто не доказал, что мы занимаемся чем-то, кроме деятельности, которую ведем открыто, то нас оставили в покое. Нас проверяли. Было такое, что после посещения прифронтовых районов с ближайшего блокпоста парни с автоматами приезжали к людям, которых мы посещали, спрашивали, кто был, что привезли, проверяли грузы. Долго мы были под подозрением, пока не убедили всех, что мы занимаемся исключительно гуманитарной деятельностью.
Как люди реагируют на то, что есть несколько человек, которые периодически привозят им еду и вещи первой необходимости?
По-разному. В условиях постоянного стресса психика человека калечится. Люди, к которым мы ездили год назад и сейчас – совсем другие, хоть и в паспорте у них написано одно и то же. Сначала они очень признательны, что кто-то о них вообще вспомнил. Потом бывает, появляется синдром выученной беспомощности. Человек становится зависимым от гуманитарной помощи. Он уже не имеет ни воли, ни желания, ни способности помочь себе сам. Может наступить синдром растерянности. Человек не может понять, что происходит, и не может принимать решения относительно своего будущего. Люди, которые живут в «красной зоне» переживают это острее. В финальной стадии наступает полная апатия, когда человеку плевать, жив он или нет. Ему уже нужно вернуть интерес к жизни. На каком-то этапе «Врачи без границ» были вынуждены завозить сюда команды психологов, которые специализируются на постконфликтных травмах.
Я нередко слышу мнение, что все люди, поддерживающие Украину, покинули Донбасс. Насколько люди настроены против Украины и выступают за «ДНР»?
Здесь никто из мирных людей не требовал от властей «ДНР» сменить им гражданство. Никто не просил новый паспорт. Уже один этот факт делает мифом саму «ДНР» – нет ни одного человека, который мог бы назвать себя гражданином этой «республики». Люди, оставшиеся здесь, являются гражданами Украины. Даже если взять самые высокие оценки штаба АТО, то получится, что за оружие взялись полпроцента жителей неподконтрольных районов. Это непохоже на всплеск ненависти к Украине как к стране. Но с другой стороны, поскольку другой власти тут нет, люди привыкают к системе, которая выстраивается. Мирный человек не имеет возможности не соглашаться с людьми с оружием, которые объявили себя властью. Тем более, что этот статус не пытаются оспорить ни военным, ни политическим путем. О политических предпочтениях люди стараются не говорить – это тяжелая тема, и никогда не знаешь, кем может оказаться твой собеседник. Но я бы назвал их отношение к Украине «молчаливой лояльностью». Три с половиной миллиона человек пытаются сохранить экономические связи с Украиной, вопреки официальной политике правительства Украины и неопределенной позиции самопровозглашенной республики. И бесспорным социальным запросом здесь является мир. Одни хотят, чтобы это был мир в составе Украины, другие согласны на него пол любым флагом.
Виктория Топол
